Лыжная смола и печенье Мадлен

Не так давно у нас за столом речь зашла о том, какие воспоминания из детства удерживаются в памяти и почему. Один гость вспомнил поездки на велосипеде и мокрую придорожную пыль после дождя, другой – школьные завтраки с какао, а я – запах лыжной смолы. Гости удивились – почему, пришлось объяснять, что в нашем доме перед началом зимы папа смолил лыжи – мазал их тягучей смолой из круглых железных баночек, а затем проводил по лыжам газовой горелкой - смола восхитительно шипела, пузырилась и плавилась, стекала черными каплями на подстеленные газеты, а по всей квартире стоял густой древесный аромат.

Как объяснить, почему этот запах для меня остался безусловным знаком детства –  начало зимних каникул? – открытие лыжного сезона? – папина фигура с горящей горелкой? – однако для меня это неопровержимая реальность.
Мои собеседники тут не преминули заметить, что для других людей запах лыжной смолы не только лишен этого магически-притягательного ореола, но и может быть неприятным. Что ж, память субъективна, понятно, да и в моих воспоминаниях смоляной аромат неизбежно приобрел ностальгический оттенок - еще бы, ведь и лыжи теперь повсеместно пластиковые! Но единственное, что не подлежит здесь сомнению –  запах остается «царской дорогой» в наше прошлое, а ароматический код – тайным шифром эпохи, ключом к ее атмосфере (и в буквальном, и в переносном смысле). Именно в этом невидимом измерении скрыты мегабайты значимой информации, поскольку запахи интимно связаны с человеческим телом, с работой интуиции, памяти и воображения. Запах - испаряющаяся аура тела и вещи, её вибрирующий контур, первый подвижный пограничный слой между оболочкой и внешней средой.

Наслаждение ароматом - метафора владения материальным миром в его самой эфемерной, летучей субстанции, на грани перехода в небытие.
Самый, наверное, известный литературный эпизод, связанный с запахами – из романа Марселя Пруста «По направлению к Свану» (первой книги из цикла «В поисках утраченного времени»), когда рассказчик приходит в гости к тетушке Леони, которая угощает его бисквитным печеньем Мадлен.
Вкус и запах печенья, размоченного в липовом чае, внушают ему удивительный беспричинный восторг: «Я наполнился каким-то драгоценным веществом». И вслед за этим странным чувством пробуждаются воспоминания о детстве в Комбре:
«Весь Комбре и его окрестности – все, что имеет форму и обладает плотностью – город и сады, - выплыло из чашки чаю».  Марсель словно вновь получает ключи от утерянных владений, восстанавливая обонятельный пейзаж своего детства. К нему возвращаются запахи «разных времен года, но уже комнатные, домашние, смягчающие колючесть инея на окнах мягкостью теплого хлеба; запахи праздные и верные, как деревенские часы, рассеянные и собранные, беспечные и предусмотрительные, бельевые, утренние, благочестивые… тонкий аромат тишины… сухие ароматы буфета, комода, пестрых обоев и сложный, липкий, приторный, непонятный, фруктовый запах вышитого цветами покрывала».
Пробуждение воспоминаний через запахи получило название «синдром Пруста» - этот синдром успешно использовал  Зюскинд в своем «Парфюмере».
Но если простодушно спросить, существуют ли приятные и неприятные запахи сами по себе, однозначного ответа быть не может: допустим, обычно человек быстро реагирует на запах, хотя бы на уровне «нравится»/«не нравится». Однако эмоциональная окраска запаха возникает не на пустом месте, а целиком зависит от традиции, воспитания и момента, и оттого любая оценка запаха во многом индивидуальна. Разумеется, ученые биологи занимают более строгие «объективистские» позиции – ведь недаром в 2004 году Нобелевская премия в области физиологии и медицины досталась Линде Бак и Ричарду Акселу, которые расшифровали механизм распознавания и запоминания запахов. 
А для простых смертных восприятие запахов и впрямь зависит от множества культурных параметров: ранние обонятельные впечатления, кулинарные традиции, гигиенические установки, проживание в крупном городе ли на природе, степень терпимости или, наоборот, ксенофобии по отношению к другим людям.
Проводились специальные исследования, продемонстрировавшие довольно большой разброс национальных предпочтений по шкале «приятных» запахов. Так, у немцев ассоциации с приятным  вызывают запахи свечей, чистых простыней, леса и трав. У японцев – предметы, связанные с ванной, и цветы. Универсально-негативных запахов не так уж и много: это запахи распада и смерти, таящие в себе потенциальную угрозу.
Но даже традиционно неприятные запахи кала, мочи, гниющих продуктов  в иных случаях могут расцениваться вполне позитивно, - бедуины смачивают тело мочой верблюда, эскимосы с наслаждением уплетают выдержанное мясо, а французы «навязали» свою любовь к резкому запаху «плесневелого» сыра Рокфор уже, кажется, всем гурманам.
И ведь заметьте -  результаты опросов выявляли сравнительно устойчивый набор неприятных запахов, а приятные запахи куда более вариативны. Многое зависит и от концентрации запаха: любой самый положительный запах будет раздражать, если он окажется чересчур сильным и резким: всякий, кто хоть раз по неопытности злоупотребил духами, знает, о чем речь – любой классный аромат при неумеренном употреблении превращается в свою противоположность и даже может вызвать аллергическую реакцию у окружающих. Неслучайно последнее время все чаще в Канаде, США и других странах вводятся зоны свободные от ароматического воздействия (по аналогии с зонами, где запрещено курение).
Относительность обонятельных предпочтений  неожиданно подтвердил занятный опыт в английской столице. Не так давно в лондонском метро проводились эксперименты с освежителями воздуха:
городские власти хотели улучшить традиционно затхлый запах подземки. На центральных станциях специальные кондиционеры распыляли синтетический аромат «Мадлен», в состав которого входили бергамот и лимонник. (Аромат «Мадлен» был французского производства, и очевидно, тут не обошлось без иронических отсылок к прустовским бисквитным пирожным!)  Через месяц эксперимент пришлось свернуть, поскольку стали поступать многочисленные жалобы от горожан. «Приятный» и «освежающий» аромат, увы, воспринимался многими как раздражающий и назойливый, а уж  аллергики дружно восстали против «Мадлен» по чисто медицинским основаниям. На всех не угодишь!
В оценке запахов многое решает и ситуативная неуместность. Запах бензина нормально воспринимается в гараже, но по меньшей мере странно – в гостиной.
Это можно сравнить с известным определением «грязи»:  «беспорядок», смещение границ привычного, вещь не на месте. К тому же чистых запахов  вокруг нас – раз два и обчелся:  в обонятельном пейзаже преобладают  смешанные ароматы. Более того, опытные парфюмеры нередко добавляют в свои ароматические композиции для пикантности толику «неприятных» запахов – в духах XIX века эту роль исполняла серая амбра, которую добывали из выделений кашалота: считалось, что серая амбра, как и мускус, - афродизиак. А вот аромат Odeur 71 от Comme des Garcons, содержит, среди прочих элементов,  запах горелой резины,  пыли на раскаленной лампочке, горячего металла, тостера со свежеподжаренным хлебом, чернил для каллиграфии и электробатарейки. Этот оригинальный парфюм предназначен для байкеров и рокеров и, вероятно, пришелся им по вкусу.     
Но после всех аргументов я пока не знаю, как ответить на вопрос моего приятеля, усомнившегося в приятности запаха моей любимой лыжной смолы. Неужели и впрямь запаху можно приписать любое значение?
Таит ли запах потенциальную угрозу?  Вот уже идут разговоры про ароматический спам, который приходит  в электроной почте – его  сравнивают с терроризмом. Пока ясно одно: запах эластичен и пуст, и оттого с легкостью воплощает наши желания вернуться в прошлое, быть Другим, меняться и играть, примеряя парфюмерные маски. Парадокс? Но только на парадоксах, наверное, и могут  держаться эфемерные рассуждения об ароматах.